Альманах «Соловецкое море» № 1/2002         

Соловецкие острова, Соловки, архипелаг… Что-то таинственное, пугающе завораживающее слышится в словах, с которыми связаны судьбы многих поколений на протяжении шести с лишним тысячелетий.         Столько времени продолжается история их освоения от появления небольших сезонных стоянок древнейших охотников и рыболовов до XX века с его уникальной монастырской системой хозяйствования, парадоксами лагерного и военного правления, попытками музея-заповедника сохранить остатки историко-культурного наследия прошлых времен, развивающимся туризмом, возрождением из забвения Спасо-Преображенского Соловецкого монастыря.          О первых этапах освоения архипелага — древнем и средневековом — рассказывают сотни разнообразных археологических памятников. Специалисты различают первобытные стоянки и камнеобрабатывающие мастерские, каменные лабиринты и святилища, могильники и сейды — священные камни средневековых саамов.[1] Есть одиночное погребение летописной корелы и местонахождение бронзовых украшений, принадлежавших когда-то легендарному северному народу — «чуди белоглазой».         Археологические памятники позднего средневековья содержат разнообразные остатки монастырской культуры, подчас характеризующие те ее стороны, которые слабо отражены в летописных источниках. Памятники материальной культуры древних насельников архипелага           Первобытные поселения Соловков подразделяются на три разновременные группы, причем каждая из них обладает рядом специфических особенностей.            Древнейшие стоянки Малое Кумино, Муксалма–2, Колгуевская–2 и другие располагались на удаленных от морского берега террасах, превышающих современный уровень Белого моря на 14–20 м, на берегах живописных озер или в дюнных впадинах. В процессе их раскопок археологами обнаружен промысловый инвентарь преимущественно из местного сырья — кварца, сланца и песчаника: мелкие наконечники стрел и дротиков, скребки, ножи, проколки, скрёбла, разнообразные сланцевые грузила.          Судя по кварцевому инвентарю, керамике (сосудам полуяйцевидной формы с ямочно-гребенчатой орнаментацией) и топографии поселений, они датируются эпохой камня — поздним мезолитом и неолитом. К этому же времени относятся и десяток камнеобрабатывающих мастерских, обнаруженных поблизости от Колгуевской–2.[2]        Стоянки 2–1 тыс. до н.э. Муксалма–1, Колгуевская–1 и Капорская открыты на менее высоких террасах (8–10 м) поблизости от берега моря.[3] Их обитатели пользовались охотничьим и рыболовным инвентарем, сделанным в основном из разноцветного карбонового кремня, ближайшее месторождение которого находится в Орлецах на реке Северной Двине. В обиходе были глиняные шаровидные сосуды, украшенные разнообразным орнаментом: гребенчатым, сетчатым, редкоямочным. Редчайшей находкой является культовый сверленый топор из сланца.       Остатки стоянок начала новой эры обнаружены на территории поздних монастырских поселений: Андреевской пустыни и исторической части поселка Соловецкий. Кремнево-кварцевый инвентарь этих становищ несет на себе следы вырождения каменной индустрии, обнаруженные при раскопках; изделия невзрачны, грубы, небрежно обработаны.   Каменные лабиринты и святилища        Значительная часть древних поселений располагается поблизости от широко известных, таящих в себе немало загадок соловецких святилищ и каменных лабиринтов.

         Святилищами археологи считают группы культовых и погребальных памятников, в число которых входят каменные лабиринты, насыпи — курганы и выкладки символического характера. Из сохранившихся к настоящему времени самым крупным является скопление, расположенное на Большом Заяцком острове: 14 лабиринтов, более 900 насыпей, десятки иных сложений.

Интерес представляет каждый элемент святилища.Лабиринтами принято называть загадочные спиралевидные выкладки из камней. Возможно, потому что они напоминают некую систему запутанных ходов. Размер (диаметр) некоторых лабиринтов достигает 25 м, по форме преобладают подковообразные фигуры.На побережье архипелага встречаются и одиночные сложения. Всего же на Соловках обнаружено около 30 лабиринтов. Помимо Соловков они известны в Карелии, на Кольском полуострове, в Норвегии, Швеции, Дании, Англии, странах Балтии.Каменные курганы — искусственные насыпи размерами до 4 м в диаметре и 1 м высотой. Обнаружив при их раскопках остатки захоронений (обожженные фрагменты костей человека и жертвенных животных, каменный погребальный инвентарь), археологи установили, что это — надмогильные сооружения древних кладбищ.Сложения, отнесенные к числу «прочих каменных выкладок», в большинстве своем остаются не разгаданными: не известно время их сооружения, не ясны символика и отношение их к остальным элементам святилища. Культура обитателей древнейших поселений архипелагаПамятники первобытной культуры Соловецких островов вызывают множество вопросов. Наиболее важными считаются проблемы их датировки, культурной принадлежности и назначения святилищ и лабиринтов, их взаимосвязи с островными поселениями. Интересны и актуальны вопросы реконструкции первобытной морской практики по археологическим источникам.       Проблемы эти взаимно переплетены и сложны для понимания. Их окончательное решение скорее всего возможно после завершения стационарного изучения островных поселений и сопоставления всех материалов о лабиринтах, собранных в России и за рубежом.      До появления стоянок исследователи без особого успеха пытались датировать соловецкие лабиринты разными способами: по высотным отметкам террас, степени задернованности выкладок, отдельным артефактам. С их открытием стало возможным установить хронологические границы древнего освоения архипелага и сопоставить поселения с лабиринтами и святилищами.         Первые группы людей — обладатели кварцевого инвентаря — появились здесь в конце 5–4 тыс. до н.э. с западного — Карельского — побережья Белого моря. В начале 3 тыс. к ним присоединились древнейшие обитатели дюнных впадин Летнего берега, которые привезли на острова посуду с ямочно-гребенчатой орнаментацией и первые кремневые орудия. На протяжении последующих трех тысячелетий материковые жители Беломорья многократно посещали острова, о чем свидетельствуют два с половиной десятка уже открытых стоянок и мастерских.       Судя по материалам раскопанных поселений, их обитатели умели делать многое: ловили озерную рыбу, охотились на лесную дичь, изготавливали инвентарь из дерева, глины, кварца, кремня, сланца, песчаника, занимались собирательством на литорали и островах.       Особый интерес представляют скупые археологические свидетельства морской составляющей культуры первобытных островитян. Они немногочисленны, но весьма выразительны и информативны: два пятикилограммовых якоря, в том числе — древнейший из обнаруженных к настоящему времени в Беломорье, заготовка кварцевой и две кремневые фигурки морских промысловых животных (тюленей), некоторые виды каменных орудий и, конечно, сами древние памятники Соловков.Прежде всего, стоянки, мастерские, лабиринты, погребения, расположенные на архипелаге, отстоящем от материка на 30–70 км, свидетельствуют, что «хождение за море» на такие и, возможно, большие расстояния было знакомо, по крайней мере, со времен позднего мезолита. Судя по четырем уже обнаруженным на Соловках сезонным поселениям конца 5–4 тыс. до н.э., древнейшие путешествия на еще формирующийся архипелаг были не случайными, но осуществлялись людьми, накопившими достаточно большой опыт не только прибрежного, но и «глубинного» морского плавания.          На еще больший морской опыт и мастерство указывают материалы неолитических поселений, прежде всего, уже упомянутый якорь из красноцветного песчаника с перехватом для линя, соединявшего его с лодкой. Характерной особенностью изделия является отсутствие специального отверстия для деревянного или костяного рога, распространенного на более поздних каменных якорях. С одной стороны, это является дополнительным аргументом в пользу большей древности находки, с другой, указывает на размеры лодки, с которой предмет был когда-то соединен. Эта уникальная находка, сделанная в культурном слое поселения начала 3 тыс. до н.э., вместе с данными о природном окружении неолитических насельников Беломорского побережья дает основания для гипотетической реконструкции средств передвижения по морю, которыми они пользовались.       По ряду причин следует признать маловероятным использование лодок, выдолбленных из дерева: их изготовление при помощи кварцевых орудий труда чрезвычайно сложно и трудоемко, передвижение неустойчивых судов по ледяному приполярному морю очень опасно даже при малейшем ветре, в материалах палинологов нет свидетельств о произрастании здесь в ту пору деревьев соответствующих размеров. Весьма проблематично использование плотов, прежде всего, из-за невозможности идти под парусом в наименее опасную для мореходов штилевую погоду, разнообразия морских течений, низкой температуры воды и частых волнений.      Каменный якорь весом всего в 5 кг без рога, которым можно было бы зацепиться за морское дно, также мало соответствует таким средствам передвижения.       Гораздо более вероятно изготовление и использование сравнительно легких каркасных лодок, для чего первобытные аборигены Беломорья располагали всем необходимым. Для каркаса можно было выбрать подходящее по толщине и упругости дерево. На обшивку годились выделанные с помощью скребков шкуры крупных лесных и морских животных: медведя, лося, оленя, тюленя. Сшить куски выделанных шкур можно было сухожилиями ног оленя или лося, проделав отверстия «женскими» орудиями труда — проколками из кварца. Смола деревьев годилась для склеивания шкур в 2–3 слоя, тюлений жир — для пропитки обшивки водоотталкивающим составом. Два якоря (на носу и корме) вполне способны удержать такую лодку на месте.        Таким образом, наиболее вероятными средствами передвижения по Белому морю в эпоху камня следует считать небольшие, легкие в управлении и для переноски каркасные лодки на 3–5 человек, устройство которых не требовало таких больших усилий, как изготовление долбленок, но которые были гораздо надежнее плотов. Преимущества такой лодки перед плотом и долбленкой очевидны.       Немногочисленные, но очень выразительные каменные фигурки морских промысловых животных — тюленей — обнаружены в культурном слое двух стоянок — мезолитической и позднее неолитической, а также в одной из каменных насыпей Малого Заяцкого острова. Аналогичные им скульптурки эпохи раннего металла с материковых беломорских стоянок свидетельствуют, по мнению археологов,[4] о существовании у их носителей тотемизма — верований, связывающих происхождение приморских племен с их предками — морскими промысловыми животными. Опираясь на это распространенное мнение и учитывая более ранний возраст одной из соловецких находок, можно предположить, что подобные верования существовали в Беломорье раньше, чем принято считать.        Некоторые категории каменного инвентаря соловецких поселений указывают на еще один элемент морской составляющей культуры первобытных «поморов». Это — крупные рубящие орудия, изготовленные из кварца, сланца и песчаника, с характерными признаками охотничьего инвентаря — толстыми тупыми лезвиями, не пригодными для рубки деревьев, но удобными для умерщвления раненых камнями и копьями крупных морских животных. Крупные, 900-граммовые сланцевые и песчаниковые грузила скорее всего свидетельствуют об освоении ими особой — морской — разновидности рыболовства. И то и другое находит подтверждение в остеологическом материале погребений 2–1 тыс. до н.э., среди которого встречаются кальцинированные косточки кольчатой нерпы, морского окуня и семги. О взаимосвязи поселений и культово-погребальных памятников с верованиями первобытных обитателей Соловецких островов         Повседневные занятия первобытных «островитян» преследовали цели, которые аборигены с успехом достигали и на материке — добыть пищу и материал для изготовления одежды, сооружение жилищ и строительство лодок. Другая, быть может, более глубокая причина, толкавшая их на опасные морские путешествия, была, на наш взгляд, связана с каменными лабиринтами и святилищами.        Сопоставляя материалы и топографию раскопанных поселений 2–1 тыс. до н.э. и каменных курганов, археологи уже давно сделали вывод о том, что их оставили одни и те же люди — обитатели сезонных островных стоянок.          На достоверность вывода указывали идентичное сырье для инвентаря (кварц, кремень и сланец), аналогичные артефакты (скребки, нуклеусы, пластины, отщепы), одновысотные террасы и территориальная близость (от 0,1 до 0,3 км). Это означало, что святилища и лабиринты сооружались и «функционировали» на Соловках, по крайней мере, на протяжении двух последних тысячелетий до н.э. Этим временем принято датировать и основную часть каменных лабиринтов, расположенных на побережье северных морей.          Однако открытия Соловецкой археологической экспедиции последних лет позволяют сделать неожиданное, быть может, излишне смелое предположение. Суть его заключается в следующем. Поскольку инвентарь более древних — неолитических и позднемезолитических, а также более поздних — эпохи раннего железа — поселений, с одной стороны, и погребальный инвентарь святилищ, с другой, составляют на 95–97 % изделия из кварца, высотные отметки некоторых из них совпадают, а расстояния между ними в ряде случаев составляют всего 0,5–1,0 км, не были ли некоторые из них, наименее удаленные от святилищ, местами обитания тех людей, которые начали формировать родовые капища и строить лабиринты еще в 3 тыс. до н.э.? И не приходится ли финал «эпохи лабиринтов» на эпоху раннего железа, закончившуюся в Беломорье в середине 1 тыс. н.э.? Данное предположение хоть и нуждается в более веском подтверждении, однако, имеет полное право на существование.Кто же были эти люди? Где находилась их материковая родина?        Сравнивая материалы островных стоянок и материковых поселений Беломорья, исследователи находят аналоги на памятниках западного и южного побережий. Вместе с тем, и те и другие обладают признаками, мешающими сделать однозначный вывод. Складывается впечатление, что в разные периоды древней истории Соловков их посещали аборигены и Онежского полуострова, и Карелии. Некоторые артефакты (поздняковская и гаринско-борская керамика, культовые топоры и др.) указывают на культурные связи древних Соловков с отдаленными территориями: Северодвинским бассейном, Прикамьем, Волго-Окским междуречьем.         Вопрос о древнем назначении каменных лабиринтов остается и по сей день наиболее сложным и не решенным окончательно. Существует несколько гипотез. Западноевропейские ученые считают лабиринты местами развлечений и хороводных танцев культового характера или ристалищами для военно-спортивных состязаний. Некоторые советские археологи относили их к разряду макетов рыболовных ловушек или собственно рыболовным сооружениям. Большинство российских исследователей воспринимают лабиринты как объекты культово-религиозного назначения. Так, Н. Виноградов, учитывая территориальную близость выкладок с погребальными памятниками, связывал их с культом мертвых,[5] В. Кабо — с обрядом инициации и «нижним миром»,[6] Н. Гурина относила их к объектам культово-промысловой магии[7]  А. Куратов считает культовые гипотезы не исключающими, а дополняющими друг друга. По его мнению, острова посещались жителями Беломорья для погребения умерших и совершения различных обрядов первобытной религии.[8] Но каких именно? Скупой на бесспорную информацию археологический материал все же «подсказывает»: обрядов погребения и жертвоприношения (кальцинированные косточки человека, тризновых животных, птиц и рыб), священнодействий, связанных с тотемизмом и культово-промысловой магией (фигурки морских животных), поклонением Солнцу («солнечная розетка» и круглоспиральные лабиринты), инициацией и, возможно, других, еще не понятых, но связанных с верованиями аборигенов Беломорья. В чем при этом заключалось назначение островных лабиринтов?       На наш взгляд, оно было двояким. Построенные, согласно представлениям древних, на границе двух миров — «среднего» и «нижнего» — лабиринты, скорее всего, символизировали либо собственно нижний — потусторонний — мир, населенный мертвыми и враждебными человеку духами, либо запутанный путь в него. Одна функция лабиринта состояла, таким образом, в том, чтобы обеспечить перемещение в нижний мир душ умерших и погребенных по обряду, предусматривавшему трупосожжение. С другой стороны, лабиринты были, по-видимому, тем инструментом, с помощью которого и совершались обрядовые действия.          Следует предположить, что сами Соловецкие острова воспринимались древними как особое — сакральное — место, в котором как бы смыкаются два мира — реальный мир живых людей и ирреальный потусторонний мир. Судя по все возрастающему количеству открываемых первобытных поселений, культово-погребальных и символических сооружений, Соловки были на протяжении нескольких тысячелетий религиозно-культовым центром юго-западного Беломорья, в котором происходила основная обрядовая часть жизни насельников. О средневековой (домонастырской) культуре Соловков           Памятники средневековой (домонастырской) археологии Соловецкого архипелага хотя и немногочисленны, но разнообразны и интересны.Три группы искусственных выкладок, аналогичных материковым саамским захоронениям, обнаружены на мысе Колгуев острова Анзер. Прямоугольно вытянутые кладки двухметровой длины были сложены из крупных и мелких камней, между которыми археологи нашли множество обломков лепных и гончарных сосудов XII–XV вв. Половина сложений обнесены валунными оградками разных форм и размеров. При раскопках двух таких насыпей зафиксированы очертания могильных ям и остатки тлена. По мнению их первых исследователей Т. Лукьянченко и И. Гохмана,[9] саамы хоронили здесь первоначально знать (в оградках) и рядовых соплеменников (без оградок), позднее — только знать.        Там же, на о. Анзер, открыто интереснейшее захоронение под каменной насыпью. Тело умершего было помещено в овальную впадину на левом боку в согнутом положении, отдельные его части обернуты в бересту или покрыты ею. Единственным предметом, сопровождавшим погребение, оказалась серебряная фибула (застежка для плаща) XII в. новгородской работы, часто встречающаяся на памятниках XII–XIII вв. в Карелии. По всей вероятности, этот объект — первое археологическое подтверждение летописных сведений о посещении Соловков карельским населением в период, предшествующий появлению монастыря.         Аналогичным свидетельством пребывания на архипелаге представителей другого легендарного народа — чуди белоглазой — является находка небольшой коллекции бронзовых украшений XII–XIII вв.: шумящей подвески — уточки, коньковых и щитковых подвесок, орнаментированной шейной гривны и др. Судя по составу коллекции и характеру местонахождения, эти предметы были частью торгового клада, оставленного на Соловках чудью, использовавшей такие вещи для обмена с другими северными народами. Как «русские», «восточные», или «пермские», подобные украшения известны в Финляндии, Норвегии и Швеции.[10]         В свете всего сказанного получает право на существование следующая гипотеза. Учитывая то обстоятельство, что Северодвинский бассейн входит в состав территории, на которой распространены памятники культуры легендарного чудского народа, а кратчайшее расстояние между низовьями Северной Двины и Фенноскандией пролегает по Белому морю, остается предположить, что один из торговых путей между ними проходил вдоль Летнего берега через Соловки и Кузова.  Об археологии монастырского средневековья        Очень интересны, но пока мало исследованы позднесредневековые поселения Соловецких островов: культурный слой монастыря — крепости и монастырского поселка XVI–XIX вв., десятка пустыней и скитов, множества промысловых становищ. Выполненные к настоящему времени раскопки уже дали исследователям много информации, какую подчас не содержат письменные источники. Обнаружены деревянные водоотводные трубы в каменных коробах, предназначавшиеся для слива использованной на монастырской кухне воды, разновременные мощения, русло канала, прорытого по изволению игумена Филиппа в XVI в. и засыпанного в XIX столетии, знаменитая Головлёнкова тюрьма, фундаменты нескольких не сохранившихся церквей, разнофункциональные бревенчатые настилы в крепости и около нее, остатки фундамента и изразцовой печи людской избы в Андреевской пустыни и др.[11] Из культурного слоя поселений подняты сотни артефактов монастырской культуры: кованые засовы, жиковины, решетки и гвозди, муравленные и полихромные изразцы, большемерные и профилированные кирпичи, поливная керамика, оловянная и стеклянная посуда, грузила и поплавки, ядра, бердыши и пр. ЗаключениеАрхеологические памятники Соловецких островов различны по своей культурно-исторической значимости. К разряду уникальных относят каменные лабиринты и курганы. Они действительно уникальны, потому что составляют святилища, не имеющие прямых аналогов на территории России. Их основная ценность в том, что это — важнейший источник для реконструкции верований первобытного населения Беломорья.
И, наконец, данные памятники — практически готовый археологический музей под открытым небом. Крайне важны для понимания и реконструкции древней островной культуры и разрешения проблем, связанных с лабиринтами и святилищами, поселения и мастерские с тысячами артефактов, обнаруженных в процессе их раскопок. Приоткрывают завесу тайн средневековой домонастырской истории Соловков саамские могильники и сейды, местонахождения чудской и карельской культур. Впереди — основные открытия исследователей монастырских поселений.Все вместе эти памятники — свидетельства многовековой истории разного по характеру освоения морского пространства и островов материковым населением Беломорья. Согласно полученным к настоящему времени археологическим данным, этот процесс начинается не позднее 5 тыс. до н.э. и осуществляется поэтапно. Первоначально — древнейшими жителями западного побережья Белого моря через Кузова, на которых также открыты долговременные поселения и сезонные стоянки этого времени; позднее (с 3 тыс.) — и «карелами», и обитателями Онежского полуострова; в начале новой эры — вновь насельниками Карельского побережья. Объекты средневековой археологии связывают архипелаг преимущественно с аборигенами, населявшими территорию современной Карелии (саамами, корелой и славянами), но содержат остатки и более южных культур (чудь).Освоение архипелага в эпохи камня — раннего металла было многообразным. Изготовление охотничьего, рыболовного и бытового инвентаря из местного сырья (кварца, сланца, песчаника, глины, дерева), охота на морского зверя и островную дичь, морское и озерное рыболовство, собирательство, очевидно, не полный перечень форм утилитарного освоения Соловков, осуществлявшихся на протяжении 4,5–5 тысячелетий. Погребение (фактическое или символическое) умерших соплеменников, строительство лабиринтов и иных символических сооружений, отправление обрядов, обусловленных их верованиями, составляли культово-религиозную часть освоения, начиная, по-видимому, с 3 тыс. до н.э. В XII–XIV вв. оно «сузилось» до погребения умерших, а с XV в., с приходом монастыря, приобрело невиданно разнообразные формы и широкие размеры. Но во все времена историческими «фигурантами» этого процесса оставались материк, острова и связывающее их море. Это естественное природное соединение вместе с причудливым рационально-иррациональным (синкретическим) сознанием первобытного человека, неистребимым стремлением людей к открытию и освоению необжитых земель, накопленным житейским опытом породили столь многообразный, во многом загадочный для нас и наших современников первобытный и средневековый островной «мир». Раскрытие всех его тайн — дело, быть может, вообще непосильное для современных исследователей, однако, движимые таким же неистребимым желанием познания прошлого, они предпринимают и должны предпринимать попытки приблизиться к этому.  

[1] Мартынов А.Я. К истории исследования соловецких древностей. Примечания//Археология и археография Беломорья. Соловки, 1984; его же: Соловецкие археологические памятники 3-го тысячелетия до н.э. — XVII в. Литература// Поморская энциклопедия. Архангельск, 2001. С. 379

[3] Куратов А.А. Соловецкие стоянки 2–1 тысячелетий до н.э. //Советская археология. 1983. № 4. С. 199–204; Мартынов А.Я. Стоянки 2–1 тысячелетий на Соловецких островах // Памятники культуры. Новые открытия. М., 1993. С.437–444.

[9] Гохман И.И., Лукьянченко Т.В. О предшественниках русских на Соловецких островах //Советская этнография. 1979. № 4. С. 98–106.

[10] Мейнандер К.Ф. Биармия//Финно-угры, балты и славяне. Л., 1979. С. 39.