Московский Подводно-Археологический Клуб
Главное меню
Главная страница
Законодательство
Фотогалерея
English version
Обратная связь
Помощь проекту
Экспедиции
Библиотека
Литература
Наука
Публицистика
Самиздат
Журнал "Вопросы подводной археологии"
Последние новости
Популярное
Макеев М. "И все будут живые…" Печать

          В один из странных периодов моей жизни, я трудился инструктором подводного плавания в Египте, в городке со звучным именем Дахаб. Там все шло у меня по императиву Канта - надо мной было бездонное «звездное небо», а внутри меня потихоньку начал формироваться мой «нравственный закон». Можно сказать, что я пребывал в том распространенном дахабском состоянии духа, которое волей не волей посещает любого в этом месте, зажатом между неопределенными бесконечностями - слева пустыня, справа море, сверху то самое звездное небо, внутри какой никакой нравственный закон. 
     В этом месте, с человеком, помещенным между этими несуетными бесконечностями, происходят метаморфозы - человек начинает заполнять окружающие его пустоты своими внутренними смыслами, ибо взять смыслы извне просто негде. Вокруг просто пустыня, просто море, просто звездное небо. И тут уж кому, как повезет, кто какими смыслами наполнит мир вокруг - бесконечности примут почти все. Как известно, (впрочем может кому-то оно и не известно) но мир вокруг - это отражение наших внутренних содержаний.
С морем и пустыней все было более мене ясно. Днем я был в море - трудился дайв-гидом в «Русском клубе», постигая секреты профессии, а когда выходил я из моря на твердь земную, то пустыню вокруг, вечерами я заполнял праздностью, изредка балансирующей на грани общественной морали, либо за непринужденной околофилософской беседой с Досочником о «невыносимой легкости бытия». В тех разговорах, в поисках смыслов, пустыня отсутствия общих истин все расширялась, в бесконечном потоке беспомощных слов, а смыслы индивидуальные начинали нащупываться. Внутри, интуитивно, без слов, в тишине. Пожалуй, все те же, не проговариваемые истины и смыслы, за которыми стремились герои Джека Лондона в свое Белое Безмолвие. Так всегда поступают люди, когда внешние ориентиры, осоловевшей цивилизации для них девальвированы. Так еще тысячи и тысячи людей будут поступать в будущем - будут стремиться в свое Белое Безмолвие, что б услышать себя и после принять решение - как жить. 

        В поиске себя, кого-то занесет в африканскую пустыню, кого-то в снега сурового севера, кого-то за монастырские стены, а кто-то в этих поисках себя, найдет косяк дури, или иглу героина. И каждому будет свое. Такие дела были у меня с морем и пустыней. С ними все было боле мене ясно. А вот с небом было сложнее. Его пустоту мне никак не удавалось заполнить. Вероятно, в небе есть свои смыслы и его нельзя заполнить индивидуальными, а только вмонтироваться своим нравственным законом в его великий закон. Оно жестоко мстит тем кто его не слышит..., да, да жестоко мстит тем, кто его не хочет слышать, а только все тянет и тянет его звездное одеяло на себя. Небо надо уметь услышать - у него есть свой голос. Я стараюсь его услышать и давно уже перестал шутить шутки с ним. Оно этого не любит. А если долго усердствовать в шутках с ним, то оно тоже может посмеяться в ответ. Так хорошо посмеяться, как умет смеяться тот, кто смеется последним... Да, да... Я перестал шутить шутки с небом. Мне известна его бескрайняя тяжесть, нависавшая надо мной своей пустотой, до недавнего времени. И везде, и всегда, и где бы я ни был, да в каких странах бы не ловил свою синюю птицу удачу за хвост, и на каких континентах не пытался укрыться от бессмысленности бытия, повсюду меня, непрестанно, как медный всадник, преследовало, вечно свинцовое, московское небо, под нависающей тяжестью пустоты которого, открылась таки, в конце концов, мне суть загадочной русской души. А суть такова - «Нет в жизни счастья, но не так нету, что б найти его. А так что нет, да и хер с ним»
Так вот - в один, по обычному, знойный дахабский вечер, я и был застигнут смертью врасплох, когда шел по набережной из Интернет кафе...

Саша - мой коллега и тоже инструктор катил по набережной, как принято в Дахабе - неспешно, коляску со своей годовалой дочерью.

-          Эй! - окликнул он меня.

-          Я обернулся.

-           Слышал? - спросил он

-          Что?

-           

-          Тот парень, что учился с тобой на дайв-мастера, сегодня утонул в Каньоне.

-           Серега?!

-          Да, да, Сергей, кажется. Точно - Сергей. Царствие ему небесное.

Это все, что он сказал и покатил коляску дальше. Его годовалая дочь пускала в каляске пузыри и смерти для нее не существовало. Для нее нет, но уже не для меня...
Смерть дайвера постоянно маячит у инструкторов в психологическом фоне, окрашивая его в нерадостные цвета. Если она пробивается из фона в сознание, то инструктора, коротко отшучиваются на тему..., используя спасительный цинизм как защитную реакцию, на манер врачей, но чаще просто молчат и ворочают эти нехилые гири в одиночку, в своем индивидуальном Белом Безмолвии. Разговоры о том, что если, в твоей группе... - не приводят к ответам, а только делают вопрос еще тяжелей. «Тот парень, что учился с тобой на дайв-мастера, сегодня утонул в Каньоне» - это все, что сказал мне Саша, потому, что инструктора почти никогда не говорят друг с другом о смерти.

         Вот так вот. Справа неспешно накатывал прибой, слева молчала пустыня, сверху, что-то еле слышно говорили звезды, а внутри моего нравственного закона появилась смерть дайвера, смерть человека которого я знал, и с этим что-то надо было делать. Убежать было уже нельзя - она стала реальностью. Я пошел в Лайтхаус.

        В Лайтхаусе меня встретила россыпь бессмысленности слов - «слышал?» - «слышал», «слышал?»- «слышал». В Лайтхаусе я встретил много растерянных людей, застигнутых врасплох, ищущих психологической разрядки в бессмысленных словах. Сказать мне им было нечего - я сам искал того, кто что-то мне скажет. Кто скажет? Говорят - ружье висящее на стене в первом акте пьесы, должно выстрелить. Ружьем, которое должно было выстрелить в моей пьесе должен был стать Товарищ Че. Товарищ Че остановился в Лайтхаусе. Товарищ Че - ныряет глубоко и отважно. Товарищ Че ныряет очень глубоко. Туда, где человек ближе к смерти, чем к жизни. «Вот» - подумал я - «вот он что-то мне скажет».
Я вспомнил, как однажды в чилауте застал разговоры Товарища Че со своими студентами технарями - это было в первом акте пьесы под названием «смерть дайвера».
- Вот у меня есть приятель, - говорил один из студентов, - Он ныряет рекриешнл, но потихоньку прикупает техническое оборудование. Я его спрашиваю - «зачем тебе?», а он мне говорит - «Вот когда я буду готов к техно - у меня все уже будет»
- Ага! - сказал тогда Товарищ Че, - И когда он решит, что он уже готов - это будет для него Судный День!

        И в чилауте все заржали. Такой вот гусарский там был бивуак.
Быть может технари знают что-то об этом ? Ведь отвоевывают они пространства у страха - метр за метром. Ведь поверяют они алгеброй план на погружение, гармонию своей личной свободы от смерти. Может они? В дверях «Русского клуба» я встретил Товарища Че, и я увеличил критическую массу бессмысленности:

-          Слышал?

-          Слышал, - сказал Товарищ Че совершенно без эмоций.

-          А я, понимаешь, учился с ним на дайв-мастера...

-          Да ты что?! - повысил он голос, но потом сказал просто - Царствие ему небесное.

И Че пошел к рисепшн что-то хлопотать про завтрашнее погружение, что означало - «Не-е, старик, ты давай сам со всем этим, давай сам...». Ружье не выстрелило... Я ушел в свою келью, растянулся на койке и стал слушать свое Белое Безмолвие, и голос звезд. Вспоминал твой нехороший случай, в Каньоне. Вспоминал дайв, когда троих из шести вдарил наркоз и я играл в игру Дед Мазай и зайцы, поднимая их по очереди. И вроде всех поднял. Но паника страшная вещь - глядя на это шоу, четвертый съел весь свой воздух. «Пятьдесят»- показывает он мне кулак. Его на октопус. Всем на всплытие. Всплываем. Кошусь на выход. Выходят мои дайверы. Один, два, три, четвертый у меня на октопусе. На пяти метрах вижу весь мой воздух уже тоже «пятьдесят». «Да что ж ты так дышишь то!». Своего наверх. Вишу на пяти метрах, считаю - двоих нет. Думаю -«Ну, что дайв-гид? Пятьдесят бар. Идем искать вниз? Если идем - арифметика такая - твои пятьдесят бар - это плюс-минус еще один, если там внизу все не просто. Ну, что идешь в минус, или останешься в плюс...? Ну, что... дайв-гид, герой, мачо-мэн, хозяин морей; король пляжных дискотек; авторитет чилаутов - идешь вниз, или нет?» Так я висел на пяти метрах несколько секунд, которые мне показались вечностью. Я не пошел вниз...

        Два дайвера вышли из другого выхода - я просто их не заметил, но я буду помнить эти свои секунды на пяти метрах, всегда. Ведь все-таки я не пошел вниз...
Я попытался заснуть, но не смог. Взял в руки книжку, но тут в дверь постучали. Это был Л.

-          Слышал?

-           Слышал.

И Л сказал, что не смог вести сегодня группу в Каньон.

-          Я не могу, понимаешь просто не могу. Как подумаю, что тут вот...

И что я должен был ему сказать, по вашему? Я не нашел слов. Я тупо, прочитал ему агитку из передовицы газеты «Правда дайв-гида»:

-           Теперь, после всего, что случилось, нам, дружище, надо думать о живых. А если ты, идя под воду с живыми, думаешь о мертвых - то ты в данный момент проф не пригоден. Когда мы идем с группой под воду, мы должны быть рассудочны и холодны, как кубик льда, падающий в стакан с кока-колой. Такие дела. А сейчас, прости - мне нужно спать. У меня завтра погружения.

Л. ушел. Я прекрасно его понял - почему он не смог пойти сегодня в Каньон. Дайв-гиды носят в себе тяжкую степень ответственности за чужие жизни. Они всегда на внутреннем взводе, готовые к нештатной ситуации под водой. Когда, если что случиться, то он - дайв-гид будет первой инстанцией, откуда помощь придет. Если придет...Под водой нет ни папы ни мамы, нельзя закричать - «милиция!», набрать - «911». Всегда, когда дайв-гид слышит нехорошую дайв-историю, всегда примеряет ее на себя. Не всегда находит ответ. Какой ответ? А такой - «я бы справился, все были бы живые». И когда нет у него такого ответа - дайв-гид боится идти под воду с группой.

      За месяц до случившегося, в Дахабе, была другая смерть дайвера, но лукавыми уловками нам удалось ее сделать абстрактной. Погибший был не из России и вроде, как это произошло не с нами. Погиб не вовремя дайва, а уже после дайва - пошел сноркелить, и тут, что-то случилось. И вроде, как не дайвер. «Не во время дайва..., не во время дайва...» - повторяли дайв-гиды, как заклинание эти спасительные слова. Наивно? Конечно да. Но наше дайв-гидское сознание всегда будет цепляться за любую обманчивую возможность, что б не сделать смерть дайвера реальностью. Смерть нашего, того, кого мы знали, ворвалась в сознание, застала нас врасплох, и каждый остался с этим один на один, в своем Белом Безмолвии.
       Я открыл отложенную книжку и прочел верхний абзац:

«Люди снуют взад и вперед, топчутся на одном месте, пляшут, а смерти нет и в помине. Все
хорошо, все как нельзя лучше. Но если она нагрянет, к ним ли самим или к их женам, детям,
друзьям, захватив их врасплох, беззащитными, какие мучения, какие вопли сразу овладевают
ими! Видели ли вы кого-нибудь таким же подавленным, настолько же изменившимся, настолько  смятенным? Следовало бы поразмыслить об этих вещах заранее... Если бы смерть была подобна врагу, от которого можно было убежать, я посоветовал бы воспользоваться этим оружием  трусов. Но так как от нее ускользнуть невозможно, ибо она одинаково настигает беглеца, будь он плут или честный человек, и так как даже лучшая броня от нее не сбережет, давайте научимся  встречать ее грудью и вступать с нею в единоборство. И, чтобы отнять у нее главный козырь, изберем путь, прямо противоположный обычному. Лишим ее загадочности, присмотримся к ней, приучимся к ней, размышляя о ней чаще, нежели о чем-либо другом.» Мишель Монтень о смерти.

      Лучшим лекарем в мире считается время. Время прошло, закончился сезон. В Блю Холл, который в высокий сезон похож на метро в час пик, сегодня с утра ни души. Я один. Удивительно и символично. Завершив погружение, увидев тот самый «свет в конце туннеля», я разбираю снарягу. Подъезжает Д, со своими дайверами.

-          Ну? Как? - спрашивает она - Уже сходил?
Д волнуется. Она волновалась, когда писала мне план погружения. Девочки всегда волнуются.

-          Вот - говорю я и мы сверяем план и компьютер.

-          Ну, ты, прям, как литерный поезд - все точки пробил.

Д. улыбается. Я тоже улыбаюсь. Я гружу баллоны, снарягу, еду в Лайтхаус.
Думаю - « А зачем мне это было нужно? Этот сегодняшний Блю Холл?» И ответ сам собой мне приходит в голову - «Это потому, что тогда - на дахабской набережной, смерть дайвера стала для меня реальностью. Это что бы быть в себе уверенным и по азоту и вообще, что теперь я на несколько метров лучше готов к встрече с ней. Что б верить в себя, что уж на сорока-то метрах я справлюсь, и все будут живые... все будут живые...»

 
« Пред.   След. »
Московский Подводно-Археологический Клуб www.mpac.ru
Все права защищены, при копировании материалов ссылка обязательна!
Создание и раскрутка сайтов